— В смысле, какой? — удивился Сергей.
— Ну, типа, нормальный вообще?
Сергей решил, что лучше угрюмо промолчать.
— Я, конечно, заливал как мог, ну, — Сашка покосился на Сергея, — в положительном для тебя смысле. Только ее это почему–то разозлило. Ты, кстати, не в курсе, почему?
Тогда Сергей лишь равнодушно дернул плечами, но теперь в утробе его терпения словно открылась язва.
— С америкосами после тебя разберемся, — потянул он Мишу, и тот, не переставая улыбаться, последовал за Сергеем — в закуток за углом консерватории, вечно усыпанный битым стеклом, будто здесь располагался пункт по уничтожению бракованных бутылок.
Чтобы ненароком не травмироваться до начала поединка, они, как опытные болотоведы, перепрыгивали след в след, пока не оказались на свободном от стекол участке, опасаясь, правда, не прощального засоса трясины, а осколка, вспарывающего не хуже любого лезвия подошву обуви, и впивающегося в подошву ноги.
Сергей оглянулся: к стене была приделана старая, с распахнутыми серо–зелеными, в ржавую крапинку дверями, трансформаторная будка, а прямо за его спиной лежала массивная, уже целиком ржавая хреновина с круглыми металлическими чашками, нанизанных на похожее на старую телевизионную антенну переплетение из тонких и длинных штырей.
— Защищайся, — поднял кулаки Сергей.
Попеску, не переставая улыбаться, взглянул на руки соперника — никакой шпаги у Сергея не было. Миша выбросил кулак, угодив Сергею прямо в нос, ойкнул и, склонившись над рухнувшим на ржавую конструкцию одногруппником, попытался ухватить глазами мутный взгляд Сергея.
— Живой? — облегченно вздохнул Попеску, — Ну ладно, пошли играть.
Развернувшись, он запрыгал по свободным от осколкам островкам. Поднявшись со второй попытки, Сергей почувствовал, что у него течет из носа. Опустив подбородок, он чертыхнулся и спешно расстегнул кожаную куртку. Капли крови, упавшие на воротник, почти сливались с черным фоном куртки, во всяком случае, можно было подождать до перемены и отмыть их в туалете. Но Сергей снял куртку и плюнув на воротник, стал размазывать кровь, одновременно наблюдая, как асфальт перед его ступнями окрашивается в красное. Кровь вовсю хлестала из носа, и Сергей мыслями уже был в туалете, где он собирался решить две проблемы — отмыть куртку и остановить кровотечение, как вдруг он почувствовал невыносимую боль в лопатке. Он развернул куртку к себе спиной и снова выругался — на этот раз матом. На месте, совпадавшим с расположением правой лопатки, виднелся четкий круг — след от ржавой чашки и стоило предполагать, что точно такой же, только окрашенный кровью, имеется и на спине Сергея, чуть ниже правого плеча.
Запрокинув голову и сдавив, словно прищепкой, ноздри пальцами, Сергей добрался до футбольного поля, и, бросив куртку за ворота, первым же касанием влетел двумя ногами в голень Попеску, который, помимо разрыва связок, отметился еще и садиной на лбу от неожиданного соприкосновения с чьим–то коленом.
Чтобы не вылететь из универа, Миша с Сергеем скинулись на водку для физрука, и целый вечер, стараясь не смотреть друг на друга, слушали пьяные воспоминания последнего об армейской службе в какой–то дыре под Ашхабадом.
5
Меньше всего студенческому кинотеатру подходило его название. Да и звание студенческого он носил явно по инерции: его давно пора была переименовать в пенсионерский. Тогда и предыдущее название — «40 лет ВЛКСМ» приобретало логический смысл, намекая на то, что вот и пришла она, старость вечно молодых комсомольцев.
Хотя, если вспомнить, что «Гаудеамус» — новое название кинотеатра — в переводе с латинского означает «возрадуйся», некоторым категориям населения происходящее на экране действительно могло принести немало положительных эмоций. Проблема состояла в том, что пенсионерам, которым, по правде говоря, и предназначалось все это старье, что раз за разом, бобина за бобиной, прокручивали на экране формально студенческого кинотеатра, было не до «Фанфана–тюльпана» и «Бриллиантовой руки» на выцветшей, испещренной нитями царапин пленке. На фильмы своей молодости они и без того ежедневно натыкались, переключая телевизионные каналы, а на сэкономленные на непосещении кинотеатра гроши могли позволить себе тихую старческую радость — лишний батон хлеба и дополнительный пакет молока.
Кинотеатр не закрывался по одной лишь причине: его все еще посещали студенты. В средствах они — во всяком случае те, кто ходил в этот запущенный кинозал, с отчаянно скрипящими под ногами досками, с поролоном, просачивающимся прямо из разодранных кресел — были, пожалуй, стеснены не меньше пенсионеров. Мода на ретро в конце девяностых тоже еще не стала законодательницей мод, поэтому кинотеатр при любом раскладе — светился ли экран советским, или французским, или даже американским старьем — был заполнен не под завязку.
В зале сидело не более двадцати человек, сидевших, как правило по двое. Выглянув из своей будки, киномеханик заряжал бобину и врубал звук на полную мощность, чтобы не слышать то, что со стороны у него всегда вызывало почти аллергическое раздражение.
Причмокивания, вздохи и стенания. Для студентов «Гаудеамус» был местом свиданий, совершенной, не считая жестких, неудобных кресел, интимной обителью. Администрация кинотеатра делала вид, что ничего не происходит, втайне лелея безумные фантазии о возрождении единой системы проката, о популярных голливудских новинках, заполучив которые можно было бы решить две неотложные проблемы: наполнить зал и поднять цены на билеты, изгнав при этом из зала любителей покувыркаться на и без того ветхих креслах.
В день, который Сергей будет помнить до конца жизни, на экране бушевал «Фантомас», истерически визжал Луи де Фюнес, а по перепонкам лупил треск обрывающейся пленки. Кроме Сергея и Тани, в зале сидело еще шесть пар и все они, кроме двух студентов пятой группы второго курса истфака, не теряли времени даром. Сидевшие на два ряда впереди без конца целовалась, повернувшись боком к экрану, и Сергей готов был поклястья, что без труда узнает их и на улице, лишь бы оба повернулись в профиль. Еще двое, те что на первом ряду, вели себя значительно скромнее: она просто положила голову ему на плечо и в таком положении они просидели весь сеанс. Чем, однако, были заняты их руки, разглядеть отсюда, из одиннадцатого ряда не представлялось возможности.
Как вряд ли заметили зрители с двенадцатого и вплоть до последнего ряда, как Таня вначале одним пальчиком, потом двумя, а потом, словно поверив в серьезность собственных намерений, и всей пятерней провела рукой по внутренней стороне бедра Сергея и замерла на упругом бугорке, приподнявшем его ширинку.
«Пойдем к тебе», приглушенно сказала Таня и решительно потащила его к выходу.
Мимо закрытой то ли на ремонт, то ли навсегда бани из темно–кровавого кирпича, больше похожей на заброшенную тюрьму, они спустились, почти бегом, с пригорка, оканчивавшегося взмывающей почти что к небу лестницей.
Первый пролет, второй пролет, третий. Тридцать шесть ступенек, тридцать семь, тридцать восемь… Сорок четыре, сорок пять и снова — бег. Теперь совсем недалеко — за угол, потом крыльцо, бегом — до конца длинного коридора, еще четыре лестничных пролета (третий этаж же!) и вот наконец, Сергей не попадает дрожащим ключом в замок, а Таня дышит — тяжело и радостно — ему в затылок и нетерпеливо щиплет за ягодицу.
Сашке спасибо! Это ведь его идея — с кинотеатром. Да еще и сам ушел, напросившись переночевать к этим своим родственничкам. К брату–алкашу и его жене–потаскухе.
Пока Таня сбрасывала куртку, Сергей с грохотом достал из–под кровати желтый тазик, две пластиковые бутылки с водой, и, сбросив с себя свитер, вопросительно взглянул на Таню.
— Ты не могла бы подождать в коридоре? — тихо спросил он. — Всего минутку?
— Дебил! — услышал он в ответ и, подхватив куртку, Таня хлопнула дверью так, что пошатнулся косяк, а со стены посыпалась штукатурка.
В тот вечер Сергей долго ходил с салфетками, вытирая ковер, стул, отходящие, сколько их не приклеивай, от пола квадратики линолеума, дверцу шкафа, накидку на Сашиной кровати и бросал, бросал и снова бросал в мусорную корзину салфетки во влажных пятнах.
6
Второе рождение было запланировано на ближайший понедельник.
Строго по расписанию, сохраненному в файле поддержанного компьютера. Приобретенного на занятые у родителей до — Сергей не стал уточнять какой по счету — зарплаты. Родители — они ведь все понимают. И полугодовое просиживание сына на собственной шее — результат получения диплома о высшем образовании, и всю эту канитель с аспирантурой, и вот теперь еще это. Компьютер с почерневшим от въевшейся пыли корпусом монитора.
